Все это обязывает нас проследить подробно историю возникновения охоты с борзыми в России и происхождение псовых борзых.
К сожалению, сведения об охоте и собаках у славян в древности весьма скудны. Оно и понятно, если принять во внимание, что летописцами были монахи, вообще духовные лица, всегда весьма неприязненно относившиеся к охоте и считавшие собаку нечистою - псом смердящим. В этом отношении католическое духовенство резко отличалось от греко-русского, так как до времен Реформации, даже до XVIII столетия, большая часть епископов и высшего духовенства были охотниками. Мы знаем, что и теперь лучшие заводы охотничьих собак - сеттеров и пойнтеров - принадлежат англиканским священникам.
Несмотря, однако, на скудость сведений об охоте и собаках дотатарского периода, можно доказать, что русские борзые породы сравнительно новейшего происхождения и ни в каком случае не чистокровнее всех габсбургов и гогенцоллернов, как утверждал авторитет псовых охотников П. М. Мачеварианов, а тем более не были сотворены таковыми, не существовали спокон века, по мнению некоторых невежд - феопенов дворянского происхождения.
Дело в том, что у славян в древности не было и не могло быть борзых в настоящем смысле слова, т. е. таких быстрых собак, которые могли бы в течение нескольких минут, даже секунд догнать на чистом месте любого зверя по той простой причине, что они быстрее. Борзая ловит, а не заганивает. Самая местность, занимаемая славянами, была тогда покрыта дремучими лесами и отнюдь не могла благоприятствовать охоте с такими собаками. Нигде не встречается ни одного описания подобной травли и прилагательное борзый применяется, по крайней мере до XV столетия, только для обозначения быстроты коней. Известно, что в Древней Руси охота - ловитва - производилась при помощи тенет и собак, подлаивавших белку, отыскивавших бобров, гонявших и задерживавших оленя, зубра и тура; но это были, очевидно, те же самые остроухие собаки, которые до сих пор встречаются почти во всей России и на Кавказе в качестве промысловых, дворных и пастушьих. Это доказывается охотничьими фресками, украшающими лестницу на хорал Софийского собора в Киеве, построенного Ярославом Мудрым в память отражения печенегов (8), хотя сам творец "Русской Правды"* предпочитал "сидеть на берегу реки с улицей". На фресках между прочими сценами изображены охота на белку с лайкой, конная охота на медведя и лютого зверя (барса), остроухая собака, гонящая оленя, и соколиная охота на зайца. В завещании Владимира Мономаха (26) вовсе не упоминается о собаках, и собственно охота - ловы, ловитва - в те времена имела, в отличие от промысла, вид единоборства богатырей с крупными и опасными дикими зверями при незначительной помощи собак. У князей киевских и новгородских могли быть тогда лишь ловчие собаки, которые отличались не столько быстротою, сколько силою и злобностью. Борзых же князьям и их дружинникам вполне заменяли гораздо более быстрые ловчие птицы сокола, ястреба и беркута, бравшие зайца, лису, волка, сайгу и, кроме того, пернатую дичь. Этот способ охоты, часто упоминаемый в летописях, очевидно, ведет начало из Индии, откуда пришли все славяне; в Индии же и по настоящее время борзых нет, и псовая охота там вовсе не известна, даже между магометанами.
* В "Русской Правде" назначена довольно большая пеня за украденную собаку: наравне с соколом и ястребом. "А же кто украдет чюж пес, любо ястреб, любо сокол, по три гривны продажи, а господину гривна". Очевидно, здесь идет речь об охотничьих собаках, принадлежавших дружинникам, т. е. об упомянутых ловчих псах, употреблявшихся для охоты на крупных зверей, которых нельзя было затравить соколами и ястребами.
Можно предположить только, что у князей киевских могли быть собаки с Балканского полуострова - именно те брудастые полуборзые-полугончие, которые и до сих пор сохранились в Балканских горах, представляя собою помесь североафриканских борзых с брудастой овчаркой. Такое предположение тем более вероятно, что подобные же брудастые собаки, как мы видели, были выведены из передней Азии на Балтийское побережье одним из германских племен в эпоху великого переселения народов. Но это были все-таки еще не борзые, а рослые, сильные и сравнительно очень быстрые выборзки, гораздо менее похожие на борзых, чем современные шотландские дирхоунды. Вообще трудно сказать положительно, были ли эти собаки приведены на Балтийское побережье через Кавказ из Малой Азии уже в виде помеси арабской борзой с овчаркой, или же эта порода образовалась на месте путем скрещивания приведенных из Азии овчаров с хортыми борзыми кельтов и белгов. Последнее предположение вероятнее.
Выше было замечено, что борзая в сплошных лесах, занимаемых славянами до времен татарского нашествия, была совершенно неуместна и бесполезна. Но ее не было в древности и во всей Южной и Юго-Восточной России, имевшей степной характер, но еще не лишенной лесов. Геродот, описывая быт народов, обитавших на юго-востоке Европы за 500 лет до р. х., говорит, что все они занимаются охотой, которая производится следующим образом: охотник, высмотрев с вершины дерева какого-либо зверя, пускает в него дротиком, а потом, вскочив на коня, преследует раненого с помощью собак. Очевидно, это были не борзые, а ловчие собаки. Самый способ травли зайца, лисицы, волка или других зверей не мог бы не обратить на себя внимания наших предков. Все древние обитатели Южной России дотатарского периода, начиная со скифов, сарматов и кончая половцами и печенегами, принадлежали к турецко-татарским племенам, выходцам из Центральной Азии - Алтая и Монголии. Но так как у современных алтайских татар и монголов борзых нет, то нет никакого основания думать, что они были у их сродичей, проникших в Восточную Европу ранее, чем магометанство распространилось в Западной Азии. Так как у древних ассириян настоящая охота с борзыми была неизвестна и на их многочисленных памятниках мы встречаем в качестве зверовых охотничьих псов изображения громадных догов, реже остроухих собак вроде наших северных, то имеем полное основание утвердительно сказать, что в Малую Азию, Персию и Прикаспийские степи борзые были приведены арабами, покорившими в VII веке Персию, в VIII - Грузию и Туркмению. Здесь арабские борзые смешались с туземными вислоухими и длинношерстными горными собаками и образовали новую самостоятельную породу так называемых восточных борзых, характеризовавшихся короткою псовиною на теле при мохнатых висячих ушах и хвосте, обличавших их смешанное происхождение.
Когда монголы в XIII столетии наводнили Персию и Багдадский калифат и взяли Багдад, они, конечно, не могли не оценить охотничьих достоинств и быстроту неведомых им собак, уже пользовавшихся большим почетом в магометанском мире. Эти борзые были особенно пригодны им для охоты в степях, где они добывали им массу зверей - зайцев, сайг и антилоп, вполне гармонируя с облавным, массовым способом охоты, присущим монголо-татарским племенам, когда в охоте принимало участие целое войско, которое окружало огромное пространство. Такую охоту описывает Марко Поло в бытность свою у Кублая-хана в Монголии, где, однако, роль борзых выполнялась гепардами и даже дрессированными тиграми. Монгольские орды при своем нашествии на Юго-Восточную Европу по необходимости должны были кормиться охотой, так как стад, следовавших за ними и отбираемых у половцев и других кочевых народов, было недостаточно для прокормлении полчищ. Насколько Россия была в те отдаленные времена богата снедными животными, видно из того, что триста лет позднее войско Иоанна Грозного, шедшее на Казань, кормилось главным образом добываемыми по пути снедными зверями, птицею и рыбою.
Но кроме малоазиатских борзых татары, несомненно, привели с собою массу своих монголо-татарских собак, резко отличавшихся от туземных собак как легкого короткошерстного, так и более тяжелого и длинношерстного - волкообразного типа. Эти татарские собаки, о которых будет говориться в своем месте, более туземных имели право на название гончих. Когда татары осели на места, заняв Юго-Восточную Россию, и приняли магометанство, они, подобно всем последователям ислама, обратили особое внимание на борзых и охоту с ними. А так как в лесистых местностях травля ими была весьма затруднительна, то постепенно выработался особый, татарский, смешанный способ охоты, имевший аналогию со способом наганивания зверей одной половины орды на другую. Роль загонщиков выполнялась здесь татарскими гончими, выгонявшими из леса на опушку зверей прямо в зубы борзым, которых держали на сворах всадники - ханы и узбеки. Подобный способ охоты сохранился, по-видимому, до настоящего времени у приалтайских киргизов, к которым он перешел от русских татар.
С XV века летописцы уже не говорят более о ловах, ловчих, а о псарях, псовой охоте, охоте с собаками. В первый раз слово "псарь" упоминается в духовном завещании князя Владимира Андреевича (1410). Татарское владычество не могло остаться без влияния на изменение характера коренных русских охот - заганивания верхом с собаками крупных зверей в лесу и травли ловчими птицами мелких зверей и птицы на лугах, полях и болотах - травли, в свою очередь заимствованной татарами. Мы знаем, что русские по своей переимчивости приняли многие нравы и обычаи, начиная с одежды и кончая теремами, и нет никакого сомнения, что псовая охота на татарский образец существовала еще до Василия III (отца Иоанна Грозного), который, как известно исторически, был страстным любителем травли борзыми и даже заболел смертельно в отъезжем поле у Волоколамского (1533).
Герберштейн в своих записках о Московии дает довольно обстоятельное описание великокняжеской охоты с борзыми. Из этого описания видно, что в общих чертах охота производилась так же, как и теперь. Зверя, преимущественно зайца, выгоняли из леса при помощи очень большого количества крупных canes molossus et odoriferos, т. е. мордашей и духовых, или гончих собак, причем говорится о громком и разнообразном лае. Травля же выгнанных зайцев производилась т. наз. kurtzi "с пушистыми хвостами и ушами", "неспособных к долгой гонке", которых спускали со свор стоявшие на опушке всадники. Очевидно, это были восточные вислоухие борзые, имевшие длинную шерсть только на ушах и правиле, и именно куртинки, т. е. курдские борзые - название, сохранившееся за азиатскими борзыми до последнего времени.
Отсюда можно заключить, что борзые, приведенные татарами в Россию, если и изменились, то очень мало и еще сохранили висячие уши и короткую Псовину на теле, которая, может быть, несколько огрубела и удлинилась вследствие влияния климата. Как магометане и подражатели арабов, татарские ханы и узбеки должны были иметь о своих борзых, считавшихся символом знатности и богатства, такое же попечение, какое оказывают африканским слюги бедуины и среднеазиатским тазы туркмены, и, вероятно, тщательно блюли их в чистоте, не смешивая с другими собаками, считавшимися нечистыми и недостойными прикосновения правоверного. Присутствие татарского царевича (Ших-Алея) и татар на охоте, описываемой Герберштейном, может служить указанием на то, что она еще не была достаточно усвоена русскими и требовала руководителей. Насколько ценились тогда борзые, видно из того, что при заключении торгового договора с датским королем Христианом II в 1517 году ему были отправлены в подарок борзые, которых Христиан, в свою очередь, отправил французскому королю Франциску I.
Полное право гражданства псовая охота получила в Московском государстве несколько позднее, именно во времена Иоанна Грозного, после взятия Казани, когда мудрое правительство сразу закрепило свою власть, переселив значительную часть татарских князей и узбеков (дворян), самого беспокойного элемента, недовольного новыми порядками, в нынешние Ярославскую и Костромскую губернии, причем наделило их поместьями и понуждало креститься. С этого момента слияния татарского и русского служилого сословия, вскоре перероднившегося, татарские борзые и гончие распространяются по всему Московскому государству и под названием псов словенских проникают даже на запад, в Польшу. В старинных польских охотничьих книгах (?) говорится, что для травли волков надо употреблять псов словенских, отличающихся ростом и силою.
Надо полагать, что во второй половине XVI столетия начинается вывод новой - русской - породы борзых. Это доказывается, во-первых, несоответствием татарской борзой климату и условиям островной (т. е. выжидательной, а не активной) охоты; во-вторых, тем, что христиане не имели основании относиться так педантично к чистокровности своих собак; наконец, борзые рассеялись повсеместно, и трудно было вести породу в чистоте тем более что сношения казанских татар с астраханскими ногайскими и крымскими должны были сильно затрудниться. Татарские борзые могли принадлежать только татарам высшего сословия, никогда не были многочисленны и сохранялись от вырождения только свежею кровью южных борзых.
Таким образом, произошло сознательное, отчасти вынужденное скрещивание с туземными охотничьими собаками, каковыми были остроухие собаки волчьего типа. К концу XVI столетия у ярославских и костромских дворян-татар выработалась новая порода борзых, отличавшаяся длинною псовиною на всем теле с подшерстком, отчесами и гривою на шее и большими стоячими или полустоячими ушами. Все эти резкие породные признаки были переданы северною волкообразною собакой, в свою очередь происшедшею от неоднократной подмеси волчьей крови естественным и искусственным путем к чистопородной полудикой собаке, отличавшейся от волка более легким строением тела и длинными стоячими и узкими ушами. Эта форма ушей, замечавшаяся у разновидности русских борзых, известных под названием остроушек, до пятидесятых годов XIX столетия и по законам реверсии встречающаяся в виде редкого исключения по настоящее время, доказывает, что псовая борзая не могла образоваться от скрещивания татарской - борзой с короткоухим волком. С течением времени у большинства псовых борзых, как у всякой культурной породы, не имеющей надобности беспрестанно напрягать свой слух и мускулы ушей, конец ушей стал загибаться назад, а затем уши стали держаться в закладе, прижатыми к затылку, настораживаясь, т. е. слегка приподнимаясь только в минуты возбуждения. Таким образом, длинные, вислые и пушистые уши kurtzi у Герберштейна превратились в стоячее, полустоячее и прижатое ухо русской борзой; татарская борзая, как смешанная порода, оказалась слабее северной чистопородной и чистокровной ловчей собаки и только придала ей большую легкость, стройность и красоту.
Нет никакого сомнения в том, что для скрещивания с татарской борзой выбирались самые крупные и легкие остроухие северные собаки, которые и ранее во многих случаях заменяли борзых, т. е. были ловчими собаками, которые могли заганивать зверя, особенно в лесах и пересеченной местности. Такие собаки борзовидного склада встречаются до сих пор во многих местностях Северной России и в Сибири; к ним относятся зырянские, вогульские, башкирские и тунгусские лайки (28). По свидетельству П. Е. Яшерова, в селе Согостыре, при устьях Лены, встречается разновидность рослых северных собак, до складу очень напоминающих борзых, с настолько узким черепом, что уши у них, будучи прижаты, перекрещиваются концами, как у прежних наших псовых. Легкое сложение их вызвано аналогичным борзой назначением ловить оленей зимой в тундре по насту. Между этими легкими разновидностями лаек, отличавшимися длинными узкими ушами, встречаются экземпляры очень большого роста, до 17 вершков, например, между башкирскими и вогульскими, и нет никакого основания думать, чтобы между коренными собаками Средней и Северной России, вообще в Московском государстве и даже Великом княжестве не было подобных собак, тем более что зырянские лайки до сих пор ведутся в Вологодской губернии, смежной с Костромской и Ярославской. Эта порода или разновидность отличается от карельской лайки Олонецкой и Новгородской губерний более длинным ухом и более легким сложением. Князь А. А. Ширинский-Шихматов, исследователь пород северных собак, говорит, что движения зырянской лайки можно сравнить со скачкой и броском псовой, тогда как бег карельской напоминает бег тяжелой гончей. Мы знаем, что во времена царя Алексея Михайловича особенно ценились так называемые лошие собаки. В 1665 году боярин Благово ударил царю челом 2 охотниками и 10 лошьими собаками, за что и получил ценный царский подарок - 100 р. денег". Эти ловчие собаки велись в России еще в начале XIX века, так как упоминаются Левшиным в его книгах. Так назывались, несомненно, не гончие, а остроухие лайки большого роста, приученные к заганиванию лосей.
Во всяком случае, татарская борзая скрещивалась с туземными собаками, и очень странно предполагать, что русская псовая происходит от сибирских или монгольских собак, основываясь на том, что эти собаки могут ловить зверя и будто бы имеют очень плохое чутье и чрезвычайно острое зрение**. Сибирские остроухие собаки тут ни при чем по той простой причине, но монголо-татарские племена не могли привести их в большом количестве, ибо это были исключительно лесные и тундровые собаки, Монголам могли сопутствовать главным образом монгольские собаки, хотя бы потому, что они до сих пор питаются трупами людей и животных, в чем не могло быть недостатка при нашествии. Но монгольские собаки не имеют ничего общего с борзой вообще, тем более псовой, потому что они имеют вислые небольшие уши, сравнительно короткую шерсть, окрас большею частью черный в подпалинах и, как мы увидим далее, приближаются к гончему тину.
* Кутепов
** Совершенно непонятно, каким образом зоолог Гондатти, а за ним барон Розен в своем "Очерке истории борзой собаки" могут утверждать, что на всем пространстве Сибири встречается одна порода лаек с плохо развитым чутьем, почти не лающая, с загнутыми кончиками ушей и большими глазами навыкате. Самые названия этих собак - духовые, зверовые промысловые собаки, лайки - доказывают их чуткость и присущую им способность лаем указывать нахождение зверя. Все это теперь известно каждому охотнику. Гондатти, очевидно, имел в виду ездовых собак, которых только и видел. Северные собаки делятся на много пород и разновидностей, и между ними действительно некоторые имеют сравнительно слабое чутье, которое в тундре, как и в степи, не имеет такого значения, как в лесу и пересеченной местности. В тундре собака может видеть дальше, чем почуять, притом во все стороны, а не по ветру.
Северная собака легкого склада дала решительно все, что отличает русских псовых от других борзых: длинную псовину, образующую отчесы и гриву, масть - серую, серо-пегую и белую, форму ушей, прямой постанов задних ног (под себя), наконец, хвост, который, как известно, многие лайки не загибают кольцом на спину, а держат по-волчьи. Даже бросок, т. е. крайнее напряжение сил при настигании зверя, - качество, переданное лайкою и только получившее у псовой крайнее развитие. Лайка тоже делает при виде зверя ряд быстро следующих один за другим скачков и также бросает преследование, когда убеждается в бесполезности своего усилия, чего никогда не делает, по крайней мере в степи, восточная борзы, отличающаяся тягучестью и настойчивостью погони.
Сильнейшим доказательством справедливости теории происхождения русских псовых от смешения татарских борзых с среднерусской лайкой служит тот факт, что на Северном Кавказе у горцев адыге и кубанских казаков борзые имеют стоячие уши с загнутыми кончиками, часто серый окрас и более длинную псовину на шее, вроде гривы. Очевидно, эти борзые произошли от помеси вислоухой борзой горской с кавказской волкообразной собакой - дворняжкой и пастушьей, принадлежащей к типу лаек*. Есть основание думать, что смешение это произошло сравнительно недавно, не более 40 - 50 лет назад, так как в 70-х годах борзые Северного Кавказа, по крайней мере Терской области, почти вовсе не отличались от крымок**.
Н. П. Кишенский в своем замечательном труде Опыт генеалогии собак , не имеющем ничего равного себе не только в русской, но и во всей иностранной литературе и положившем основание решению вопроса о происхождении различных пород собак, первый указал на то, что русская борзая есть результат скрещивания северной волкообразной собаки с восточной борзой. Последняя дала только легкость склада, удлинила морду, но большая часть признаков унаследована псовой от лайки. Стоячее ухо, которое впоследствии стало закладываться назад - в затяжке, что замечается у многих лаек, ребра ниже локотков, спина с верхом (наклоном) и длина псовины переданы ей лайкой; шелковистость же псовины есть следствие ухода (и, прибавим со своей стороны, зависит также от позднейшей примеси мягкошерстной брудастой борзой); при худом воспитании и дурном выращивании она становится жесткою и грубою (песиковатою). Удлиненная псовина на шее, баки и отчесы, тем более муфта, свойственны лишь северному типу. Серая волчья масть характеристична для лаек; половая же есть видоизменение волчьей масти в другом направлении - это, собственно, светло-рыжая, а рыжие волки, как и лайки, встречаются нередко, но между ними никогда не бывает красных***. Лайки и волки, как и большая часть псовых, принадлежат к светломордым, и подпалины им несвойственны, а если и бывают, то светлые и нередко отграниченные. Вообще Кишенский совершенно основательно считает распределение псовины и масть настолько важными и устойчивыми породными признаками, что полагает возможным на основании их решать вопрос о происхождении собаки. Наконец, псовая борзая имеет "ту же волчью манеру нажидать добычу на близкое расстояние, целиться лежа и ловить одним коротким отчаянным усилием; последнее, служившее в продолжение многих поколений предметом подбора, развилось в баснословный бросок, подобный ружейному выстрелу".
* Серые с черноватою полосой по хребту, с короткой (сравнительно) псовиной, за исключением груди, шеи и хвоста.
** Например, Карагос, привезенный Егорновым в 1876 году и бывший на выставке.
*** Красные лисообразные лайки встречаются в Финляндии и составляют отдельную породу.
Как бы то ни было, почти через 50 лет после взятия Казани и начала смешения победителей с побежденными и туземной собаки с пришлой, царь Борис уже посылает в дар персидскому шаху Аббасу двух борзых, конечно новой русской породы, так как татарские борзые мало отличались от персидских, не представляли для персов ничего интересного и посылка их не имела никакого смысла. К тому же времени, вероятно, относится упоминание старинных польских авторов о псах словенских, с достоинствами которых поляки имели Возможность ознакомиться во времена междуцарствия и самозванцев. Известно исторически, что первый самозванец был страстным любителем псовой охоты и медвежьей травли и что он и окружающие его польские паны привели с собою немалое количество польских хартов. Последние, имея тоже свои достоинства, могли даже оказать некоторое, хотя незначительное, влияние на стати псовых, быть может, несколько облагородили их общий вид, улучшили уши и правила. Впрочем, еще царю Федору Иоанновичу английские купцы привозили борзых, легавых и бульдогов.
Трудно ожидать, чтобы в смутные времена конца XVI и начала XVII столетий псовая охота процветала в Московском государстве. В Подмосковье, очевидно, не осталось хороших собак, если царю Михаилу Феодоровичу пришлось посылать за ними в северную медвежью сторону. В 1619 году он отправляет в Галич, Чухлому, Солигалич, Судай, Кологрив и на Унжу двух охотников и трех конных псарей с наказом брать в тех местах у всяких людей собак борзых, гончих, меделянских и медведей. В грамоте даже приказывалось губным старостам давать стрельцов, пушкарей и рассыльщиков в помощь против тех бояр, дворян и прочих местных жителей, которые не захотели бы добровольно расстаться со своими любимыми псами и медведями*. Отсюда прямой вывод, что нынешняя Костромская губерния была действительно родиною псовых борзых и русских гончих и в ней еще в XVII столетии встречались лучшие, наиболее типичные представители.
Надо полагать, что именно с эпохи воцарения дома Романовых начинается упорядочение псовой охоты и приведение ее в стройную систему и русские борзые окончательно обособляются в отдельную, самостоятельную породу. В 1635 году появляется "Регул, принадлежащий до псовой охоты", составленный стольником рижским немцем Христианом Ольгердовичем фон Лессиным на немецком языке**. Из этого Регула мы видим, что в псовой охоте тогдашнего времени выработалась определенная терминология, в которой было уже очень мало татарских слов; что татарского остались только охотничьи одежда, седловка и сигналы, начинавшиеся не с высокого тона, как на западе, а с низкого; что, наконец, татарские вислоухие борзые, если не перевелись вовсе, то сделались очень редкими. Фон Лессин описывает только одну породу псовых борзых, у которых "псовина и лисы наподобие вихров, псовина длинная висящая, какая бы шерсть ни была, наподобие кудели2, т. е. прямая, не волнистая. Таким образом, уже в начале XVII столетия русская борзая резко отличалась длиною и мягкостью псовины и не могла иметь почти такую же короткую шерсть, как у крымки, только с подшерстком, т. е. той, какую описывает г. Губин под названием чистопсовой, считаемую им за самую старинную породу русских борзых.
Царь Алексей Михайлович, как видно из исторических документов, главным образом из его писем, охотился почти исключительно с ловчими птицами и, если и травил борзыми волков и зайцев, то очень редко. Это не мешало ему ценить борзых и вместе с соколами посылать их персидскому шаху, вероятно, и западноевропейским государям. К этому времени соколиная охота достигает наивысшего развития, но вместе с тем становится достоянием немногих лиц; травля с борзыми, видно, начинает заменять травлю ловчими птицами, и бояре времен царей из дома Романовых, по-видимому, забавлялись главным образом псовою охотою, реже охотою с ястребом. Вероятно, тогда произошла известная поговорка: соколиная охота - царская, псовая - барская, ружейная псарская, а также поговорка-загадка (бежит копейка, за копейкой рубль, за рублем сто рублей, а на сто рублей и цены нет). Огнестрельное оружие стало употребляться для охоты на зверей (крупных) со времен Иоанна Грозного, но, по-видимому, до Петра III, когда уже распространилась стрельба влет, которая сделалась известною во времена Алексея Михайловича, русские дворяне считали постыдным охоту с ружьем и продолжали принимать даже медведей и лосей из-под собак ножами и рогатинами, пернатую же дичь ловили ястребами, так как доставать соколов было очень трудно.
* Кутепов.
** Регул этот (рукописный) найден был недавно в архивах графов Паниных.
Петр Великий вовсе не был охотником: при его кипучей деятельности ему было некогда развлекаться охотою. Но внук его Петр II был страстным псовым охотникам, и, вероятно, исследование архивов императорской охоты в особенности прольет много света на псовую охоту в начале прошлого столетия. Несомненно, что вместе с основанием Петербурга и постоянными сношениями с прибалтийским рыцарством началось взаимодействие русской борзой и балтийской брудастой. Это влияние особенно сказалось в царствование Анны Иоанновны, во времена Бирона и влияния курляндцев, получивших обширные помест6я в Центральной России. Русские охотники должны были поражаться ростом, силою и злобностью курляндских брудастых, а курляндские бароны и новые русские помещики-немцы, в свою очередь, пленяться быстротою и красотою русских псовых. Очень может быть, что в начале XVIII века балтийские брудастые борзые уже имели значительную примесь ирлаидских волкодавов, которым и были обязаны своими выдающимися качествами. В письмах Ф. Наумова и Артемия Волынского к графу С. А. Салтыкову, относящихся к 1734 году, неоднократно упоминается о черных и чубаро-пегих брудастых, которые "скакали не лихо". Точно так же из этих писем можно заключить, что русские охотники усиленно скрещивали различные породы борзых - английских, польских брудастых - между собою и с псовыми.
Хотя не имеется ни описания, ни рисунков курляндских брудастых борзых, или клоков, прошедшего столетия, но можно с уверенностью сказать, что они принадлежали, подобно местным брусбартам и брудастым гончим, не к щетиношерстному горному типу, а к мягкошерстному, кудлатому, то есть равнинному типу, к которому относятся овчарка и пудель. Очень может быть, что в старинных остзейских замках найдутся портреты баронов с брудастыми борзыми, картины, изображающие травлю ими, а в семейных архивах - переписка, бросающая свет на эту теперь бесследно исчезнувшую породу. Несомненно одно, что курляндские клоки резко отличались своей клокастой псовиной от шотландских и прочих борзых; когда же они стали вырождаться, то остзейские немцы стали мешать их, с одной стороны, с русскими псовыми, а с другой - с ирландскими волкодавами и, вероятно, с шотландскими дирхоундами.
Эти скрещивания дали, как и следовало ожидать, различные результаты: в первом случае псовая борзая удлинила псовину клоков, сделала ее более мягкою, правильно волнистою, даже завитою. К аналогичным последствиям приводили и другие скрещивания брудастых собак с небрудастыми, и не подлежит никакому сомнению тот странный и еще не объясненный факт, что подобные смешения очень часто необыкновенно удлиняли псовину! Так образовались ирландские водяные спаниели, также немецкие шнур-пудели. При повторительном скрещивании полученных помесей с псовыми исчезли усы, брови и борода. Собаки стали гладкомордыми, гладконогими, гладкохвостыми, с курчавой псовиной, как у барана, с первого взгляда поразительно похожими на ирландского уатер-спаниели, только огромного, остромордого и борзоватого. Можно подумать, что курляндские псовые произошли от помеси курляндских клоков с хартами смежной Польши. Но этому мнению противоречит низкопередость, удлиненная псовина на шее и в особенности необычайная пруткость, соединенная с броском, унаследованные от псовой; злобность же, сила и рост переданы им, конечно, клоками и увеличены подбором. Весьма возможно, что в выводе этой породы главная роль принадлежала не остзейским баронам, а русским псовым охотникам, более интересовавшимся борзыми и охотою с ними, чем немцы, характеру которых она вовсе не соответствовала. Едва ли в Прибалтийском крае существовала когда-либо настоящая псовая охота на русско-татарский образец, и, вероятно, барокы употребляли борзых преимущественно для травли волков. Мы знаем только, что русские охотники прошлого столетия неоднократно скрещивали псовых с брудастыми - как ирландскими, так и курляндскими. Знаменитый Зверь князя Г. Ф. Барятинского, бравший в одиночку матерого волка (см. "Брудастые борзые"), происходил от Рид-Капа ирландского волкодава, выписанного из Англии курляндским помещиком Блюмом, и псовой суки.
Таким образом, приблизительно около 50-х годов прошлого столетия образовалась новая порода псовых борзых со многими признаками брудастых, только голомордая. Но так как эти курляндские псовые имели весьма неуклюжий вид и слишком резко выделялись между русскими псовыми красавцами, то совершенно естественно, что русские охотники не могли быть довольны внешностью курляндских псовых и, в свою очередь, стали усиленно смешивать их с чистокровными русскими псовыми. Результатом было окончательное исчезновение брудастого типа, как в псовине, так и складе, но псовина улучшилась - она сделалась длиннее, тоньше и гуще. Образовалась новая разновидность, которую в отличие от коренной породы стали называть густопсовой. Отсюда понятны сравнение Губина псовой борзой, как он называет собственно густопсовую, с орловскими рысаками* и мнение его, что порода эта выведена недавно, так что еще в начале восьмисотых годов считалась большою редкостью и ценилась очень дорого. По словам Губина, помещик Шацкого уезда П. Е. Мосолов, обладая настоящими псовыми (густопсовыми), продавал их в Польшу по 7 и 10 тысяч рублей на ассигнации. Из дальнейшего описания видно, что Губин считает псовую продуктом смещения чистопсовой борзой, считаемой им древнейшею русскою породой, с курляндской псовой на том основании, что между псовыми (густопсовыми) выраживались нередко голошерстные в типе чистопсовых. Регулом фон Лессина ясно доказывается, что в XVII столетии существовала только одна, или преобладала, порода борзых с длинною псовиной "наподобие кудели", а следовательно, мнение Губина, никем, впрочем, и не поддержанное, не выдерживает никакой критики.
Несмотря на то что Елизавета Петровна, еще будучи царевной, отличалась необычайною любовью к псовой охоте, мы не могли найти ни одного печатного сведения о том, как и с какими борзыми она охотилась в подмосковном селе Измайлове и других местах. Но и в еще более продолжительное царствование Екатерины Великой не выходило никаких охотничьих книг, из которых бы можно было составить себе понятие о тогдашних псовых охотах и породах борзых. Сохранилась лишь рукописная книга, вероятно копия, Руководство к ружейной охоте егермейстера Петра III Бастиана, в которой о борзых ничего не говорится; в 1778 (?) и 1785 гг. выходила книжонка Г. Б. "Псовый охотник", перевод какой-то, вероятно рукописной, польской книги, заключающий в себе описание хортой борзой. Во 2-м издании "Совершенного егеря" (17** г.) описание борзой и псовой охоты - дословная перепечатка "Псового охотника", так что чуть ли не единственные печатные сведения о русской псовой охоте и русских борзых времен Екатерины мы находим в Записках Болотова (1791), всего несколько строк, и в сочинении Дубровина о Пугачевщине, в котором упоминается о борзых симбирского помещика Ермолова (деда современника нашего Н. П. Ермолова), посланных им графу Панику, усмирителю пугачевского бунта. Впрочем, в 60-х годах было, по-видимому, составлено для графа А. Г. Орлова руководство к псовой охоте под названием: "0 порядочном содержании псовой охоты борзых и гончих собак". Книга эта, написанная под титлами, была подарена известному псовому охотнику Симбирской губ. Н. М. Наумову, от которого перешла к П. М. Мачеварианову. Что же касается книги Псовый охотник издания 1728 (?) года, о которой несколько раз упоминает Губин в своем руководстве, то, судя по некоторым цитированным фразам**, можно было бы думать, что это тот же Псовый охотник Г. Б., о котором говорилось выше; но так как далее г. Губин говорит, что он выписывает из этой старинной книги лады курляндских борзых, о которых Г. Б. не упоминает вовсе, то надо заключить, что у него имеется какая-то никому из охотников и библиографов не известная книга о псовой охоте. По всей вероятности, она рукописная и написана позднее 1728 года***.
* Более нежели вероятно, что густопсовая борзая была выведена графом А. Г. Орловым.
** Именно фраза: "не узка и не кругла, была бы сверху широка"; правило "в чистом серпе и в себе было бы свободно".
*** Можно, впрочем, допустить, что она была составлена для руководства молодого императора Петра 11 (1727 - 1730).
Первый раз деление русских борзых на породы мы встречаем только в Книге для охотников Левшина и в его же "Всеобщем и полном домоводстве", относящихся к началу этого столетия. В "Книге для охотников" (стр. 24) говорится, что "псовые собаки разделяются на обыкновенных псовых и густопсовых. К последним прежде всего надлежат собаки, собственно русскими называемые, имеющие длинную шерсть в завитках, очень густую и длинную псовину на правиле". А далее: "Борудастые собаки имеют шерсть весьма густую, длинную и клокастую. Сих также разделяют на борудастых обыкновенных и клоков. Клоки имеют по всему телу, даже на голове и ногах, шерсть густую, жесткую, иногда кудрявую. Лучшие из оных (?) курляндские; у оных голова, уши, ноги до локтей и хвост бывают как бы выбриты; прочее же тело покрыто густою шерстью..."
Почти то же самое повторяется во "Всеобщем и полном домоводстве". 1) Русские собаки густопсовые бывают очень рослы, имеют шерсть густую в завитках, т. е. длинными косицами, волнами висящими; хвост, или, по-охотничьи, правило, с густою, косицами же висячею шерстью подобием бахромы. 2) Псовые имеют шерсть довольно густую, но без завитков. 3) Борудастые (?), инако курляндскими называемые, имеют на себе шерсть густую, жесткую и кудрявую. Породная курляндская собака должна иметь голову, уши и ноги по колено с низенькою гладкою шерстью, как бы выбритые, стан же и прочие части покрыты густою вышесказанною шерстью, кроме хвоста, который должен быть голый и серпистый, т. е. в кольцо загнувшийся..." Как видно, курляндские псовые здесь неправильно причисляются к брудастым, так как они голоморды. В обеих книгах к хортым причисляются "польские, английские и крымские" и ни слова не упоминается о чистопсовых. Каким же образом могла произойти эта порода псовых и откуда могло возникнуть мнение, что это старинная, коренная порода русских борзых, доказывающая свою кровность тем, что в ней никогда "не выраживаются сюрпризы, как у псовых", и самым названием "чистый пес" в смысле отсутствия какой-либо подмеси и "чистоты" собаки по виду? Хотя г. Губин и ссылается на никому не известную книгу "Псовый охотник", в которой встречаются будто название и описание чистопсовой, однако все старые охотники, из которых многие начали охотничью карьеру в начале этого столетия, никогда не считали чистопсовую коренною русскою породой, а позднейшим продуктом помеси псовых с хортыми и восточными борзыми, большинство - даже неустановившеюся породою. Мы не можем, конечно, безусловно отрицать возможности существования в какой-либо местности Средней России с давнего времени отродья борзых с очень короткою псовиною, но с подшерстком вроде вышеупомянутых кубанских борзых. Такая порода могла образоваться от смешения восточной борзой с какой-нибудь короткошерстною лайкою, подобно последним борзым, но всего вероятнее, что она могла произойти от хартов, приведенных поляками в конце XVI и начале XVII столетий вместе с самозванцем. Влияние польских хартов продолжалось и в XVIII веке, и из писем Волынского и Салтыкова мы видим, что русские псовые охотники восторгались ростом хортой литовского графа Завиши и намеревались вязать ее с польской же или брудастой сукой. Артемий Волынский писал также, что "один английский дворянин привез ему английскую суку; такой наивной еще не видал", откуда видно, что в царствование Анны Иоанновны были не особенною редкостью и английские борзые. Красота и чистота форм последних, еще не имевших подмеси бульдога, были соблазнительны для русских псовых охотников, и неудивительно, что они при всяком удобном случае подмешивали польских и английских хортых к своим псовым.
Во всяком случае, такие помеси в прошлом столетии не могли быть особенно частыми и систематичными и встречались только у больших бар, имевших сношения, ведших знакомство с польскими магнатами и членами английского посольства, как Волынский, Салтыков, Панин и Орлов. Чистопсовые могли выделиться в самостоятельную расу только в начале этого столетия, по окончании наполеоновских войн. Если и теперь, когда число псовых охотников уменьшилось по крайней мере вдесятеро против прежнего, на нашей памяти по окончании севастопольской кампании последней турецкой войны, даже ахалтекинской экспедиции (29), приводились в Россию военными десятки, сотни крымок, турецких борзых и туркменских тазы, то в начале этого столетия русские офицеры не могли стесняться подобного рода живою контрибуцией и без зазрения совести отбирали всех понравившихся им лучших легавых и борзых. Известно достоверно, что все наши туземные легавые происходят от французских, отчасти немецких легашей, приведенных в огромном количестве из Франции и Германии. А так как большинство охотников-офицеров были тогда псовыми, а не ружейными охотниками, то само собою следует, что по окончании наполеоновских войн немало попало в Россию и борзых, главным образом польских хортых, частью английских или близких к ним, тогда еще не составлявших большой редкости во всей Западной Европе, особенно в Польше и употреблявшихся преимущественно для травли зайцев.
Таким образом, в двадцатых годах текущегo столетия в России имелись четыре самостоятельные породы псовых борзых: русская псовая, курляндская, густопсовая и чистопсовая, причем каждая из них имела резкие, более или менее наглядные отличия даже для непосвященных. В эти времена почти каждый состоятельный помещик, подмосковных губерний в особенности, вменял себе в нравственную обязанность держать борзых и гончих, иногда в значительном количестве - сотнями. Многие из владельцев таких крупных заводов из ложного самолюбия отнюдь не дозволяли мешать своих собак с чужими и вели породу в безусловной чистоте, придерживаясь одного из этих типов с некоторыми мелкими отличиями склада, роста и главным образом окраса. Вследствие такого замкнутого ведения породы в различных местностях образовались многочисленные разновидности - отродья этих типов, имевшие весьма устойчиво передававшиеся приметы и называвшиеся по фамилии владельцев. Нельзя, в самом деле, допустить тождество борзых ярославских и владимирских помещиков с псовыми орловских и воронежских охотников. Были густопсовые в завитках, вилою и с прямою псовиною, лещеватые и с довольно выпуклыми ребрами, было, наконец, немало таких фамильных пород, которых нельзя было отнести к какому-либо определенному типу, так как они были промежуточными.
Хотя в турецкие войны прошлого столетия (30) русскими псовыми охотниками и вывозилось из Крыма и Молдавии немалое количество вислоухих борзых, но они долгое время не имели и не могли иметь заметного влияния на лады и поскачку русских псовых. Настоящая степная травля и охота внаездку были тогда почти неизвестны, и существовали только островная езда и травля из-под гончих, причем требовалась пруткость и бросок, но не сила в смысле способности к продолжительной скачке. Русские охотники, как и теперь, опасались испортить, точнее, обезобразить псовых подмесью степных, главным образом потому, что последние надолго, т. е. на несколько поколений, передавали вислые уши, совершенно не гармонировавшие общему виду псовой. Постоянная же островная езда в лесных губерниях послужила к необыкновенному развитию быстроты на коротких расстояниях в ущерб силе. Если принять во внимание часто упрямое ведение породы в самой себе, т. е. замкнутое, несмотря на периодически опустошавшую псарни чуму, ведшую к вынужденному кровосмешению и вырождению, то неудивительно, что, когда леса поредели в 20 - 30 годах, знаменитые густопсовые оказались непригодными для продолжительной травли в полях, тем более в степях Саратовской, Воронежской и других черноземных губерний. Более предусмотрительные южные охотники мешали своих густопсовых с чистопсовыми или же с английскими и польскими хортыми, которые, конечно, не могли испортить общий вид русской борзой, и уши ее в особенности. Но английская борзая старого типа не отличалась силою, сама подвергалась вырождению и не могла улучшить рыхлое сложение густопсовой.
В этот критический момент, когда большинство псовых охотников начинало роптать на короткодухость густопсовой, на сцену выступили борзые, бывшие до сих пор почти неизвестными и соединявшие силу с пруткостью и стальными ногами, не разбивавшимися ни в какую колоть и гололедицу. Это были горские борзые закавказских татар и персидских курдов (31), отличные от степных тазы туркменов.
Первые горки были приведены в Россию фельдмаршалом графом И. В. Гудовичем и его сподвижниками после арпачайского дела (в 1807 году), где был разбит персидский сераскир Юсуфпаша. Некоторые из этих собак были куцые и отличались необычайным развитием зада, что делало их весьма изворотливыми на угонках, несмотря на отсутствие хвоста. Но слава горских борзых начинается, собственно говоря, с знаменитого Сердечного (генерал-майора П. А. Ивашкина), происходящего от собак И. А. Кологривова и выведенного от скрещивания горских с чистопсовыми*. В продолжение 5 лет (с 1818 по 1823 г.) Сердечный отличался феноменальной резвостью на московских садках, на которых не встречал соперников. Сердечный не ловил, но, так сказать, бил зверя (зайца), заскакивая б. ч. вперед. Не было примера, чтобы когда-либо он не только упустил зайца, но и не убил его с первой угонки. Это была в полном смысле лихая собака.
Необычайная резвость Сердечного была причиною тому, что все очень богатые и очень страстные охотники стали доставать с Кавказа горских борзых и смешивать их с псовыми, причем одни придерживались псового, другие, имевшие возможность доставить новых производителей, - горского типа. Кроме Кологривова, Ивашкина, горские борзые были у А. А. Столыпина, саратовского губернского предводителя**, Е. Н. Тимашева, А. П. Кравкова и в особенности у генерала А. В. Жихарева, который вел их до самой смерти своей почти в чистом виде. Кровь Черкеса, выведенного из Персии, имелась в большей части собак калужских охотников: челищевские борзые тоже имели в числе родоначальников куцых горских борзых (с 20-х годов).
* См. "Ж. конноз. и охоты", 1842 г., 7. Здесь в первый раз печатно употреблен термин чистопсовая, однако не в смысле породы, а для обозначения кровности, чистоты псовых, что доказывается тире между словами. Надо полагать, что в это время густопсовые преобладали и чисто псовых было сравнительно мало. Позднее, как известно, название чистопсовая стало применяться к русским борзым, имевшим сравнительно короткую псовину и происходившим от смешения псовых как с хортыми, так равно и с восточными борзыми.
** Именно анатолийские куцые, подаренные каким-то черкесским (?) князем, женившимся на родственнице Столыпина. Привезены красно-пегий кобель и черная сука (Мачеварианов. Письма. - "Пр. и охота", 1880, VII).
Турецкая кампания 1828 года, в свою очередь, имела последствием множество вывезенных в Россию восточных борзых крымских и собственно турецких; кавказские офицеры, возвращаясь на родину, постоянно приводили горских собак. Знаменитая столыпинская сука Любезна, позднее (в 30-х годах?) Отрадка А. С. Хомякова, отличавшаяся на московских садках, тоже происходили от анатолийских куцых Столыпина, мешанных с псовыми, еще более содействовали упрочению славы восточных борзых и мнению о необходимости скрещивания псовых с вислоухими для придачи первым недостававшей им силы. "Надо было видеть, говорил Мачеварианов*, - как господа саратовские и, в подражание им, смежных губерний охотники, озадаченные крымками, кинулись добывать собак с вислыми ушами. Тут не было разбора ни кровности, ни породистости, ни статей, ни лада: лишь бы висели уши; а достать было легко от кочующих в астраханских и саратовских степях калмыков и киргизов. Сколько раз при разборе этих нетопырей упоминались князья Тюмень и Джангер-Букеев как главные выводители таких именитых пород; от смелейших доставалось и Шамилю..." Огромное количество крымок было приведено в южные и средние черноземные губернии после крымской кампании.
Неудивительно поэтому, что к 60-м годам большая часть псовых была перемешана с крымками, вообще восточными борзыми, утратила длинную псовину и характерный постанов ушей - в закладе, то есть сделались короткошерстны и получили ухо с кровью, хотя короткое, но распущенное. Эти мешаные псовые и сделались известны у нас около 50-х годов под не совсем правильным названием чистопсовых, подразумевая у них короткую не волнистую псовину. Такие чистопсовые собаки имели одно время очень большое распространение, но, собственно говоря, не успели выделиться в особую породу с постоянными признаками, так как под этим названием разумелись не только помеси псовых с восточными, наиболее многочисленные, но также и продукты скрещивания псовых с выписанными английскими и польскими хортыми борзыми, которых немало было приведено в Россию в 1831 году после первого польского восстания. Поэтому весьма распространенное мнение, что чистопсовые борзые происходили исключительно от смешения псовых с английскими, неверно, и таких англопсовых было меньшинство. Правда, еще в 20-х годах английская сука Модестка, принадлежавшая Поливанову, заставила обратить внимание на английских борзых, но так как они совершенно не соответствовали нашему климату и в те времена доставались с большим трудом, то встречались редко у немногих передовых псовых охотников, которые охотно, впрочем, подмешивали кровь английских и хортых к псовым, так как помеси эти не могли иметь такого безобразного уха, как чистопсовые полукрымки.